Из книги моего детства.... ))))

Сильно не пинайте просто пока с водоемами непонятка - вот три главы из любимой книги моего детства...

Глава IV. ПАШКА И ПАПАШКА

До Коровьего моста капитан-фотограф пошел берегом, а я повел "Одуванчик" через озеро. Легко и быстро пересек я середину и
под лесом, на другом берегу, увидел черные сваи, торчащие из воды. Это и вправду оказался мост, старый, прогнивший, и я
понял, что названье -- Коровий -- к нему вполне подходит. Скользкие его сваи были непомерно толсты. Они лоснились
масляной торфяною чернотой, лениво выказывая из воды неповоротливые бока. На мосту лежал толстенький опавший лист.
Подпрыгнув и шлепнувшись в воду, он оказался лягушкой.
Под мостом, между бревен, набилось так много коряг и обломков, что продираться через этот озерный хлам на
"Одуванчике" не стоило. Лодку надо было перетаскивать. Сразу же за мостом вела в глубину заболоченного леса узенькая струя
черной воды -- та самая макарка. Было видно, как петляет она среди таволги и тресты, пропадает неподалеку. Здесь,
поблизости, макарка казалась вполне судоходной, но что делалось впереди, в серых и белых болотных травах, угадать было
невозможно.
Столбы, которые обколачивал всадник-монтер, перешагивали через макарку, проносили над нею свои провода. С одной стороны
макарки столбы были обколочены табличками, а с другой -- нет. Видно, там начинался чужой участок, и монтеры с этого участка
были настроены более философски. Если какой дурак и залезет на столб -- полагали они,-- пускай его убивает.
Поджидая капитана, я решил половить рыбу. Из тростников поднялась цапля. Вобравши в грудь свою гордую корабельную
голову, она полетела над макаркой к Багровому озеру.
"Где цапля, там и рыба",-- подумал я и закинул удочку. Тут же клюнуло, я подсек и вытащил маленького окунька. -- Будет
уха,-- обрадовался я.
Окунька я отпустил, слишком уж он был мал, снова закинул удочку и снова вытащил того же самого окунька.
Раз за разом закидывал я удочку, а ловил все одного и того же окунька.
Вставши на колени, я заглянул под мост. В прозрачной воде я увидел сотни и тысячи окуньков. Они плавали над песчаным дном,
то собираясь в стайки, то рассыпаясь в стороны. Я заметил, что они разбегаются, как только я шевельнусь. Подниму руку --
рассыпаются, опущу -- опять собираются в стайку. Мне понравилась эта игра, и так, махая руками, я стоял на коленях и
глядел под мост.
-- Окуней гоняешь? -- послышался голос.
На мосту стоял мальчик лет шести, очень похожий на окунька. В руке у него была жестяная короткая сабелька, в которой я с
интересом узнал подрезанную табличку "Не влезай -- убьет!". По табличке я и догадался, что это та самая часть
всадника-монтера, которая в свое время отделилась от лошади. -- Тебя Пашкой звать?
Окунек моргнул, разглядывая меня. Необычная лодка и мой нездешний вид сильно его удивили, но расспрашивать, кто я
такой, он не решился. Как-то это некрасиво сразу спрашивать, кто ты, мол, такой да откуда. И я молчал, потому что сразу
болтать, что я такой-то, плыву туда-то, тоже не очень красиво. Мы молчали. Пашка-окунек глядел на меня, а я достал трубку,
закурил.
-- Слушай, парень,-- сказал Пашка.-- А как это ты дым из носа
пускаешь?
Я захлебнулся дымом, закашлялся, выпуская из носу немалые между тем клубы,-- вопрос оказался неожиданным.
-- Само как-то получается,-- ответил я и, набравши дыму, повторил этот нехитрый номер -- выпускание из носу табачных
струй.
-- Здорово,-- сказал Пашка,-- Змей Горыныч, а?
-- Дело, в общем, простое,-- сказал я, отфыркавшись.-- Беру дым в рот, а выпускаю через нос. Ты попробуй, набери воздуху в
рот, а выпусти через нос.
Раздувши щеки, Пашка набрал воздуху в рот, сомкнул губы и напыжился.
-- Ну, теперь валяй, выпускай.
Пашка покраснел, закрутил глазами, подражая мне, но выпустить через нос ничего не мог. Губы его наконец отомкнулись
-- воздух вылетел наружу.
-- Не выходит,-- сказал он.-- Я чего в рот набираю, ртом и выпускаю, а уж что в нос, то из носу. У тебя-то, может, нос
неправильный. Можно потрогать?
Растерянно кивнув, я наклонился, и Пашка потрогал мой нос.
-- Все вроде правильно,-- сказал он.-- А теперь ты потрогай, как у меня нос, правильный ли? Так мы стояли на Коровьем мосту
и трогали друг друга за нос.
-- Как тут насчет рыбы? -- спросил я, отвлекая разговор.
-- Нету рыбы,-- сказал Пашка и махнул рукой.-- А вот щуки много.
-- А щука -- не рыба?
-- Ты что, парень? Какая же щука рыба? Щука -- это щука. А вот окунь, подъязок, ляпок -- это рыба. А щука -- не рыба.
Она-то всю рыбу здесь и поела, а теперь щуку Папашка жрет.
-- Какой Папашка?
-- Тот самый, с Илистого озера. Он не только щуками, он больше лосями питается.
Окуньки, что стояли под мостом, собрались в темный табунок. Тыкаясь в скользкие сваи, они подымали головы, повиливали
хвостами против течения.
-- А этих-то,-- сказал я, указывая на окуньков,-- Папашка жрет?
-- Жрет помалу,-- ответил Пашка.-- Но этих-то сколько надо на три головы.
-- Разве у него три головы?
-- Одна -- щучья, -- сказал Пашка, загибая палец,-- Другая -- медвежья, третья -- человечья. Щучьей-то он рыбу жрет, а
медвежьей -- лосей.
-- А человечьей? -- спросил все-таки я.
-- А человечьей что попало,-- ответил Пашка.-- Мы-то что попало едим, так и Папашка.
-- А людей он как? -- осторожно спросил я.-- Трогает?
Пашка серьезно посмотрел на меня, печально и значительно кивнул,-- увы, людей он тоже трогает.
-- И какой же головой?
-- А тремя сразу.
-- А в Багровое озеро он заплывает? -- с легкой тревогой спросил я.
-- В Багровое ему не пролезть, макарка заросла совсем. Да и чего ему в Багровом делать? В Багровом ведь бесы хозяева. А
бесов Папашка не жрет, они горькие.
-- Тут есть ведь еще одно озеро,-- сказал я,-- Покойное. А там-то кто живет?
-- Ты что ж, сам не понимаешь?
-- Не очень.
-- Покойники,-- сказал Пашка. Я слегка растерялся.
Действительно, догадаться, кто живет в Покойном озере, было нетрудно, но как-то в голову не приходило, что вопрос решается
так просто.
-- Покойники в земле лежат,-- сказал я.-- Чего им в озере делать?
-- Это тихие в земле. А те, что порезвей, в озере плавают. В земле скучно лежать.
-- Да, брат,-- сказал я, похлопал Пашку по плечу.-- А мы-то собирались рыбу ловить. Останемся, пожалуй, без ухи.
-- А ты раков налови,-- сказал Пашка.-- Здесь раков много. Вечером так и ползают по песочку.

Глава V. РАЧЬЯ НОЧЬ

На высоком берегу вновь среди столбов объявилась фигура монтера-всадника. Шагов за двадцать до Коровьего моста всадник,
к удивлению, опять раздвоился, и капитан-фотограф спрыгнул на землю.
-- Ну как уха? -- весело кричал капитан.-- Как рыба? Наловил на уху?
-- Мелочь.
-- Из мелочи уха наваристей.
Прокатившись на лошади, капитан-фотограф приободрился, повеселел. Ни о бесах, ни о покойниках он не подозревал,
деловито оглядывался, отыскивая макарку.
-- Вот она, макарка,-- сказал всадник-монтер, указывая пальцем в глубину болота.-- С полкилометра проплывете, а уж как
там -- не знаю.
-- Прорубимся, -- сказал капитан. -- У нас есть топор и лопатка.
-- Лучше уж серп,-- сказал Натолий.-- Тресту жать.
-- Тресту будем руками выдирать,-- быстро нашелся не имеющий серпа капитан.
-- Вам виднее, -- согласился всадник-монтер. -- Только чарусью остерегайтесь, краешком плывите, не лезьте в середку,
засосет. Щепку бросишь -- и ту засасывает.
-- Щепка ей ни к чему,-- сказал Пашка.-- Ей бы теленка.
-- Как это? -- не понял фотограф-капитан, впервые приглядываясь к Пашке. -- Для чего теленка?
-- Ей живое надо,-- пояснил Пашка.-- Торф-то мертвый, но он чарусью родит. Она и сама из торфа, только живая. Бывают
здоровые -- быка проглотят. Есть и поменьше, чарусеныши, но тоже глотают.
-- Какие чарусеныши? -- спросил капитан, оглядываясь на монтера-всадника. -- Неужели живые?
-- Что-то вы нас совсем запугали,-- сказал я и засмеялся для капитана.-- То Пашка говорит, в Багровом бесы живут, то --
чарусеныши.
-- Какие еще бесы? -- обеспокоился капитан.-- Где бесы? В Багровом?
-- Не знаю я,-- сказал Натолий.-- Какие там бесы? Воет что-то по ночам.
-- Волки, наверно.
-- У волка голос нежный. А тут гнус какой-то. Гнусит, гнусит.
Упираясь коленками в лошадиный добродушный бок, Пашка вскарабкался на лошадь и как-то хоть и медленно, а быстро
всадник-монтер и Пашка стали уходить от нас, не прощаясь, на высокий и крутой подымаясь берег.
Отошедши шагов с двадцать, всадник оглянулся и крикнул: -- Чарусью остерегайтесь...
И больше они не оглядывались, по столбам, по столбам удаляясь от нас, а когда мы вытащили на берег "Одуванчик", ни
всадника-монтера, ни Пашки, ни даже столбов видно не было -- быстро темнело.
-- Бесы, чарусеныши,-- бормотал капитан-фотограф.-- Чепуха, чушь. Больше он ничего не рассказывал, чего- там еще есть?
-- В Багровом только бесы,-- честно сказал я.-- А вот в Илистом Папашка живет... трехголовый. Ну а в Покойном озере и
сам можешь догадаться, кто живет.
-- Кто же? -- спросил недоверчиво капитан.
-- Покойники.
-- Черт знает что! -- сказал капитан.-- Бесы, покойники. И мальчик-то большой. Наверно, уж в школу ходит.
Мы разбили палатку, развели костер, и капитан-фотограф взял удочку, привязал самый большой крючок, насадил червя.
-- Сейчас мелочь спать пошла,-- говорил он,-- крупная к берегам выходит. Сейчас накинется на московского-то червячка.
Перед отъездом из Москвы мы накопали червей, на которых капитан особо надеялся. Ему казалось -- как только местные
рыбины увидят московского червяка, тут уж сразу с криком "московский!" навалятся на наши удочки.
Я взял фонарик и пошел по берегу поглядеть, не видно ли и вправду раков.
Медленно шагая по хрустящей старой тресте, я освещал песчаное дно и видел камушки, утонувшие прутья, скорлупу
перловиц.
Берег изогнулся, дно наклонилось вглубь, и я увидел рака. Он надвигался к берегу из глубины озера и шел не задом, как мы
думали, а прямо шагал вперед, выставив две черные по бокам клешни.
Вступив в электрическое пятно, лежащее на дне, рак остановился. И пока он раздумывал, откуда здесь электричество,
я шагнул навстречу, опустил руку в воду и выставил свои пальцы против его клешней.
Присев на хвост, он поднял плечи, а клешни наклонил косо, чтоб удобней было хватать и рубить. Грозен и готов к бою был
его вид -- пальцы мои ничуть его не смутили.
Тут я понял, что рак этот огромен. Две косо расставленные клешни были шире моих растопыренных пальцев. Его блестящие
глаза-глазки выставились над треугольным лицом. Они двигались на стебельках. Длинные тугие усы шевелились между клешнями, со
дна доставая поверхности озера.
Я решил обхитрить рака, обойти его сзади, чтоб взять за панцирь позади зловещих клешней. Повел руку в обвод, но рак --
черный рыцарь -- обернулся на хвосте, заметив мой нервный маневр.
Мечтая о рачьей перчатке, я водил рукой вправо-влево и, наконец решившись, сверху накрыл соперника, резко прижал к
песку. Рыцарь рубил клешнями воду, щекотал и кромсал ладонь -- я выхватил его из воды и кинул на берег.
-- Эй, капитан! -- крикнул я.-- Неси ведро! Рыцаря поймал!
Капитан с ведром подбежал ко мне, восторженно затолкал добычу в жестяную посудину.
Рак стучал клешнями о стенки, вытягивал к фонарю свои глаза.
-- Смотри-ка,-- тревожно шепнул капитан,-- крест у него, на хвосте.
На средней из черных панцирных чешуй, которыми оканчивался рачий хвост, действительно был заметен маленький светлый
крестик. Отчего-то этот крестик испортил настроение. То ли мы сильно устали за день, то ли соединился крестик с бесами и
покойниками. Но, пожалуй, за один день слишком много набралось разной ерунды: Лысые и усатые, бесы и покойники, Папашка
трехголовый, крест на рачьем хвосте.
-- Не знаю, что делать,-- сказал капитан,-- раньше я крестов на рачьих хвостах не замечал. Можно ли его сварить и съесть?
-- Одного варить глупо,-- заметил я,-- надо еще наловить.
С фонариком и ведром, в котором трещал и корябался рыцарь, мы вернулись на берег. Я осветил дно -- и рука моя дрогнула.
Раки наступали из глубины. Один за другим выходили они из мутной тьмы, поднявши к небу свои черные военные усы.
Бледный и нездешний, обмотавший руку полотенцем, чтоб хватать легионеров, капитан-фотограф стоял по колено в воде,
готовясь к предстоящей битве.
Двухклешневые, длинноглазые, угрожающе подбоченившись, с крестом, который хоть и не был различим, но угадывался, раки
быстро окружали нас.
Иные взгромождались на камни, чтоб получше нас разглядеть, другие подползали, прижимаясь к песку, третьи покачивались на
стеблях канадской элодеи, которую справедливо зовут водяною чумой.
Выбрав крестоносца покрупней, капитан сунул руку в озеро -- и сражение началось.
Впрочем, обладатель редкого оружия -- вафельного полотенца -- капитан-фотограф сразу же оказался победителем. Он просто
хватал рыцарей и бросал в ведро. Скоро в ведре, гремя доспехами, лязгало и скрипело с полсотни легионеров. Из ведра
они не умели добраться до капитана и схватывались между собой, вспоминая старые ссоры.
Многие воины не выдержали капитанского успеха и, поджавши хвост, улетали обратно в глубину. Они не пятились, они улетали,
как торпеды. На поверхности воды виден был их усатый след. Ведро повесили над костром, и, окутанный рачьим паром,
капитан помешивал в нем еловою палкой, приготавливая чудовищное варево. Некогда черные, а теперь огненные усы и клешни
высовывались из ведра, и над ними парила зловещая тень капитана.
-- Я раков не раз варил,-- объяснял мне капитан,-- с Петюшкой Собаковским мы как-то съели по сто раков. В рака надо больше
соли, больше перцу, больше лаврового листа.
Я слушал старого ракоеда и думал: что же будет дальше и возможно ли это в жизни -- поедать вареных рыцарей?

Глава VI. КАЗБЕК РАКОВ

Ночь приблизилась, подошла вплотную, и ничего вокруг нас не осталось, только костер, только мы с капитаном, только ведро,
из которого валил пряный пар, да песчаная кайма берега и серебристый нос "Одуванчика", подвинувшегося к костру поближе.
Капитан снял с костра ведро и вывалил раков на траву. Груда раков, курган раков, гора Казбек раков возвысилась над землей
рядом с мигающим жарким костром. Бурые панцири, алые клешни, багровые усы тянулись к небу, нацеливались, угрожали и просто
так торчали в разные стороны.
Не раков и не рыцарей в багряных теперь доспехах напомнили они, а жителей планеты Сатурн, космических пришельцев, которых
мы с капитаном по глупости наловили, сварили и приготовились есть. И я содрогнулся, представив, как прилетят на Землю эдакие
пришельцы в форме раков, а какиенибудь типы, вроде нас с капитаном, сунут их в свой наивный бульон.
Капитан тем временем схватил космического гостя, обжигаясь, взломал панцирь, с хрустом оторвал шейку и высосал брызнувший
сок. Поканнибальски подмигивая мне, он сопел и грыз.
Откровенное блаженство было нарисовано на лице пожирателя пришельцев из космоса.
-- Помню, с Петюшкой Собаковским...-- журчал каннибал-фотограф.-- Ну и раки были тогда... А ты что сидишь?
Бери вон того здорового.
-- Что-то не могу,-- сказал я.-- Мне кажется, это пришельцы.
-- Что такое? -- обиженно остановился капитан.
-- По-моему, это пришельцы из космоса, с планеты Сатурн. Вот и крест у них на хвосте. Видал ты когданибудь рака с крестом?
-- Не видал,-- сказал капитан, позабывший уже про крест.
-- Конечно, это пришельцы,-- сказал я,-- в форме рака.
Капитан оглянулся на озеро, над которым клубился уже тревожный глухой туман. Ничего на первый взгляд особенного не
было в этом тумане -- обычный ночной земной туман, сырость и глухота. И все же в нем жило, таилось нечто космическое. Почти
не шевелясь, выползал туман к берегу, обтекал костер, касаясь наших щек и коленей. В ночи и в тумане мы остались совсем одни
перед горою пурпурных пришельцев из космоса.
-- Зачем же мы их наварили-то? -- спросил капитан.
-- По глупости. Приняли за раков. По простоте душевной.
-- А может, это все-таки раки? -- сказал капитан.-- Если это пришельцы, зачем у них рачий вкус? Ну пускай форма рачья, а вкус должен быть другой, неземной, космический. По-моему, это раки.
-- А почему у них на хвосте крестик? -- Откуда я знаю?
Крестик так крестик, ничего страшного. Может, этот крестик принесет нам счастье!
И капитан надломил нового рака и высосал сок. И счастье заблистало в его глазах, запуталось в бороде.
-- Черт возьми! -- сказал капитан.-- Можно в конце концов рубануть и пришельцев, если они съедобны.
И мне показалось, что вареный рак в руках капитана каким-то чудесным образом превратился в долгожданный плод -- гранат, что
ли, северный?
Именно с таким счастливым видом, как будто это гранат вроде северный, но только не гранат, а что-то еще и космическое,
неземное, озерное, капитан поедал рака.
-- Нет, нет,-- бормотал капитан, чмокая и хрустя.-- Это мы с тобой пришельцы. А раки не пришельцы. Они скорей пограничники,
охраняющие подступ к Багровому озеру. А раз мы пришельцы, а они раки, так какого черта? Чего тянуть?
Вслед за ним и я достал из кучи небольшого рачка-пограничника, аккуратно отломил клешню.
-- фу! -- сморщился капитан.-- Неправильно. Кто так ест рака!
Погоди сосать клешню. Надо, пожалуй, научить тебя правильно есть раков. парп