Летние жерлицы

Российская охотничья газета № 887 от 27 июля 2011 г.

Утро… Озеро парит, дышит

Застыли, отражаясь в замершей воде, прибрежные сосны, камыш со слезинками росы на ломких стеблях. Сквозь темень угрюмого поутру леса проглянуло солнышко и полыхнуло, засветилось озеро. Чудо свершилось!..

Вдоль берега по кромке кувшинок расставлены жерлицы. На длинных сосновых шестах висят винипластовые рогульки с леской, чуть раскачиваемые бойкими живцами-окунишками. Вдруг у одной из жерлиц вскипел бурун, хлестнул по воде гибкий конец шеста и завертелась, зашелестела сматываемой леской рогулька жерлицы. Пауза… Леска натянута. Пора!.. Несколько гребков веслами, и рыболов-жерличник берется за леску. Алея жабрами, из воды вылетает… нет, не щука — крокодил какой-то! «Свечки» следуют одна за другой и во время каждой щука трясет головой, одновременно открывая пасть. На этот раз фокус не удался: слабеют потяжки свирепой хищницы, все реже вскипают буруны, и вот наконец лежит в лодке красавица щука и косит огненным взглядом на рыболова, которого почему-то бьет мелкая дрожь. Чудак, он и есть чудак… А щука хороша! Крута в загривке, желтобрюха и пятниста, коротка, как обрубок бревна. На озеро, горящее утренним светом, наползает туман, принося свежесть моховых болот и терпкий дух багульника. Самое время для щучьей охоты…

Из детства

Утром мы с отцом ловим окуней. Рыбалка в то время на Большом Мартыне была бесхитростная и добычливая. Едва отбросишь от плота самодельной удочкой самодельный же поплавок-пробку, как он тут же исчезает с поверхности озера и бежит уже под водой куда-то в сторону. Подсечка! И в руке спустя мгновение бьется крепкотелый окунь-горбач, норовя ткнуть иголкой в ладонь. Поклевки следуют одна за другой и от этого беспрерывного вываживания, пусть и не мелкой рыбы, вскоре наступает пресыщение и усталость.

Смотав удочки, мы отталкиваемся сосновым шестом и двигаемся на плоту к жерлицам, которые отец еще с вечера расставил вдоль прибрежной полосы травы. Уже издалека было видно, что леска на косо зависшей рогульке одной из жерлиц размотана до конца. Подплывая к жерлице, мы стали свидетелями удивительного зрелища: громадная щука вымахнула из воды и, застыв на мгновение в воздухе, рухнула, оставив на воде крутящийся бурун. Видя такое дело, отец налег на хрустнувший в изгибе шест. И плот-салка, тяжело колыхнувшись, пошел полубоком к жерлице. (Впоследствии я узнал, что щука может сойти во время исполнения своей коронной «свечки» даже с мощного «финского» крючка. Хотя потом она уже не жилец).

Подплыв к жерлице, даже видавший виды отец присвистнул от удивления: заросли кувшинок, по краю которых стояли жерлицы, были выкошены словно великаньей косой. Из воды торчали лишь обрезанные леской стебли.

— На-ка, держи! — азартно прищурился отец, сунув мне самодельный подсачек, и взялся за леску.

В упоении борьбы минуты летят незаметно. И вот уже лежит на плоту оглушенная, вымотанная яростными «свечками» щука-крокодилище. Отец курит, мусоля «беломорину» слегка дрожащими пальцами. А я, все еще не веря своим глазам, ощупываю плотное темно-золотистое тело рыбины, оглушенной колотушкой.

Впечатления детства, наверное, не совсем точны, так как память услужливо добавляет красок, преувеличивает размеры, но мне все-таки кажется, что красивей этой первой щуки мне уже больше не поймать. Будут щуки на восемь, десять и даже на шестнадцать с гаком, но… эта была другая, красивая, сказочно красивая. Наверное, потому что из детства…

Лужъер, каким он был…

Лишь к вечеру, обойдя все озеро, налавливаю десятка полтора окуньков и выставляю с лодки жерлицы: втыкаю у кувшинок в илистое дно шесты или забиваю их топором в песок, вешаю рогульки и наживляю крючки.

Солнце уже на закате, и пора готовиться к ночлегу. Расположился я под большой теплой сосной. Ее корни, покрытые дерном, образовали посреди влажных моховых кочек сухую площадку, годную для ночлега. Ночь теплая, и поэтому большого костра не зажигаю, а лишь кипячу, варю на угольках в котелке черничный компот, благо ягоды висят на расстоянии вытянутой руки. Все ближние кочки усыпаны ягодами. Добавляю для кислинки и лист.

До самой полуночи встречаю гостей: посветлу еще, когда над противоположным берегом багровела заря, выбралась откуда-то степенная водяная крыса. Почистив шерстку ловкими лапами, она остро взглянула на меня, словно запоминая, и неторопясь удалилась. Потом у моего стола-газеты и кружки с черничным компотом долго шуршали настойчивые, небоязливые землеройки. С темнотой заскользили бесшумно между деревьев летучие мыши, «гукнул» совсем рядом филин-отшельник.

Поутру, еще задолго до рассвета, сажусь в лодку, запотевшую росой, и плыву к жерлицам. В летнюю пору серьезная рыба берет поздними вечерами, ночью и в самую молодую зарю. Жерлицы у меня выставлены в разных местах. Штук пять — у островка кувшинок, не далее двадцати метров от берега. Здесь удобно втыкать шесты в илистое мягкое дно. Но попадаются на эти жерлицы чаще узкие щуки-травянки с бесстыдными желтыми глазами. Дальше, чередуясь с илистым дном, тянется песчаный плес, заросший уже не кувшинками, а бурой резной водорослью. Шесты здесь приходится забивать острые и прочные. Хлипкий шест будет только прогибаться под ударами топора, но в песок не пойдет. В этих местах обитает толстоспинная золотистая щука. В дни осеннего жора тяжело бьет она по воде, хлещет хвостом-лопатой. Нередкими были случаи, когда выдергивала матерая хищница плохо забитые в песок шесты и уходила прочь, оставив на воде лишь разорванные водоросли. (Впрочем, сейчас этого почти нет, мало осталось крупной щуки, как и крупного окуня. По всей видимости, выбили током недоумки-маргиналы, живущие одним днем).

Именно с этих, дальних, я и начал проверять жерлицы. На одной из них рогулька косо смотрела в траву. Леска была туго натянута. Выбираю ее, и вот под лодкой заходила некрупная щука. После короткой борьбы она, словно в полусне, застыла рядом с бортом и, взятая подсачеком, забилась в лодке. Плыву дальше. На самой последней жерлице леска уходила не в траву, а в сторону чистой воды, песчаного плеса. Обычно так бывает, когда рыба сошла или хватка была только что, и щука сейчас движется в укрытие, разворачивая живца в пасти головой вперед.

Осторожно притормозив веслами, смотрю на рогульку. Да, леска смотана не до конца. Вот она натянулась и пошла в сторону. Рывок!.. Рогулька жерлицы резко задергалась, опадая то в одну сторону, то в другую. Леска быстро сматывалась с нее и наконец — предел!.. Сейчас же последовал еще один рывок. Надо торопиться. Услышав шум приближающейся лодки, щука вымахнула из травы и резко мотнула головой. Этот футбольный прием обычно помогает щуке сойти, если она попалась на блесну, особенно когда у последней несоразмерно мал тройник. Но здесь хищнице мог помочь только редкий случай. И он помог… Когда я уже подводил добычу к лодке, готовя подсак, после сильного рывка не выдержал карабин-вертлюжок. И ямная золотистая щука сделала мне на прощание «хвостом», оставив на воде небольшой бурун в окружении кокетливых водоворотиков…

Делать нечего, плыву к берегу проверять оставшиеся жерлицы и снова ловить живцов.

Островок кувшинок был уже залит теплым светом. Легкий бриз приносил с росистых черничников терпкую свежесть и обрывки тумана. Над речушкой Лужей, над самым дальним заливом озера рождался день. Начало ему положил алый краешек светила, плавающего в золотистой дымке.

Приближаюсь к жерлицам. Лишь одна из них размотана, но не до конца. Леска ломаной не тугой линией уходила в траву. Берусь за нее лишь для того, чтобы намотать на рогульку, поскольку «унылый» вид снасти не внушал никаких надежд. И, взявшись, вдруг ощущаю не сильные, но тяжелые толчки. Тяну эту живую упирающуюся тяжесть к себе. В нескольких метрах от лодки всплывают перерезанные кувшинки, но «свечек» нет, и я быстро подтягиваю леску. Наконец под лодкой показалась толстенная спинища… с колючками. Да это окунь! Он в рывке едва не пропорол лодку своими иглами, каждая из которых с хороший гвоздь, но я вовремя подхватил его в подсачек. Да, это был окунь, но какой!.. Взвешенный, он потянул на два килограмма двести граммов. Вот тебе и лужъерские черные «конголезцы» с палец!.. Этот был совершенно светлый, по всей видимости, песчаный горбач.

Впоследствии мне еще не раз попадались на Лужъере окуни весом до килограмма и более. Рассказы же местных жителей, что здесь есть окуни и до трех килограммов, казавшиеся ранее легендами, предстали в другом свете. Но, как это ни странно, на удочку и спиннинг этот горбач не шел, хотя я пробовал соблазнять его и вертящимися блесенками многих видов, фирм и их подделками. Не интересовали крупного окуня и силиконовые приманки, мальки, мормышка с окуневым глазом, не говоря уж о мотыле и червяке. Даже на карася-живца зарились лишь окуни двухсотграммовики, как и на «Mepps». Настоящий горбач за килограмм брал лишь на своего колючего собрата…